10:48
Андрей Вознесенский и Осип Мандельштам: архитектоника текста
Рассматривается специфика усвоения поэтической традиции в творчестве Андрея Вознесенского. Анализируется литературное влияние Осипа Мандельштама на поэтику Вознесенского. В центре внимания находятся не интертекстуальные связи, но сам способ поэтического мышления и воплощения поэтической идеи в тексте.
Ключевые слова: архитектоника, архитектурное мышление, конструкция, образ камня, классицизм, эклектика.

Для Андрея Вознесенского чрезвычайно важным было ощущение себя как наследника, продолжателя и даже «современника» своих предшественников, в числе которых многие выдающиеся поэты XX века. Однако саму традицию он понимал по- своему. «Гениального Пастернака могу назвать современником Лермонтова»[2], - сказал он в одном варшавском интервью. Уже в этом суждении сквозит логика не историческая, а архитектурная - Вознесенский, архитектор по образованию и способу поэтического мышления, мыслит пластами, которые существуют для него как некие этажи в составе «одновременного здания». Его способ усвоения поэтической традиции можно назвать «продуктивной эклектикой».

В числе литературных влияний Вознесенского при всех формальных различиях нельзя не назвать Осипа Мандельштама - уже хотя бы потому, что трудно найти в русской литературе первой половины XX века поэта настолько «архитектурного». Для раннего Мандельштама характерна симметрия (проявляющаяся даже через его вездесущие «тройчатки» - например, «Россия, Лета, Лорелея» [8] и т. д.), логическая стройность и ясность классицизма, однако Вознесенский заимствовал у него скорее особый «архитектурный» разворот темы искусства, чем какие-либо формальные признаки.

Мандельштама принято считать поэтом устойчивости - устойчивости мировой культуры, заветов общечеловеческой нравственности и эстетической преемственности. Это поэтика классического, хотя и подвижного, равновесия, меры и гармонии, слова-Логоса, фундаментальной «материальности», «телесности» образов и их строения [7]. Вознесенский, напротив, абсолютно динамичен и не только не тяготеет к устойчивости и равновесию, но и не желает к ним тяготеть. Любая застывшая форма мертва для него. Ключевым для раннего Мандельштама является образ камня. У Вознесенского он тоже встречается не единожды. Однако наполнение этого образа у двух поэтов совершенно различно. У Мандельштама «камень» является устойчивым элементом, связующим хаотичную стихию жизни. У Вознесенского камень не устойчив (если речь не идёт, конечно, об общекультурном наполнении этого образа, как, например, в строках «в меня прицеливаются булыжники» [3]). Но даже и в этих строках Вознесенский не боится подставить летящему камню свои витражи (следующая строка - «Поэтому я делаю витражи» [3]) - объект, освящённый творчеством, и потому более устойчивый и близкий к вечности, чем любой камень. В стихотворении «Автолитография» камень чрезвычайно изменчив - это и литографский камень, который разбивают ради сохранения уникальности оттиска, и камень, отваливаемый с души, и рифма к единственно вечному «Амен».

Культура и для Вознесенского, и для Мандельштама телесна, и всё же для Вознесенского Мандельштам - это не здание с колоннами, а всего лишь одно из созвучий: на видеоме, озаглавленной «Осы Осипа», Вознесенский изобразил чёрную шляпу с вылетающими из неё осами. Возможно, это следует считать отсылкой к прозвищу, которым дразнили Мандельштама футуристы - «Мраморная муха».

«Архитектурность» Вознесенского непохожа на «архитек- турность» Мандельштама - это «вывернутая наружу» архитектоника текста. Поэт делает зданием всю конструкцию стиха, а не подпирает его суперустойчивыми колоннами из симметричных конструкций наподобие «Ленор, Соломинка, Лигейя, Серафита» [8] и др. Кстати, исследователями давно замечено, что Мандельштам особенно трепетно относится к именам собственным, будто подозревая в каждом из них им Бога. Вознесенский в поэме «Оза» также находится в поисках имени, которое могло бы служить кодом-ключом к перестроенному миру: «Может, ее называют Оза?» [4] - рефрен текста. У Мандельштама преобладают рифмы «бедные», часто - глагольные или вообще грамматические, создающие ощущение простоты и прозрачности. Все сделано для того, чтобы рифма как таковая не становилась самостоятельным источником возбуждения, не застила собой чего-то иного. В лексике ценится не столько богатство, сколько жесткий отбор [1]. Вознесенский руководствуется при «конструировании» стиха другими, гораздо более футуристическими принципами. У него иной взгляд на архитектуру: «Я со скамьи студенческой / Мечтаю, чтобы зданья / Ракетой Стоступенчатой / Взвивались В мирозданье!» [4] («Мастера»).

М. Гаспаров сказал о Мандельштаме: «Классицизм здесь - поэтика вечного в противоположность поэтике личного» [6]. У Вознесенского личное и вечное уживаются под одной крышей. Мандельштам даёт формулу: «Но чем внимательней, твердыня Notre-Dame, / Я изучал твои чудовищные ребра, / Тем чаще думал я: из тяжести недоброй / И я когда-нибудь прекрасное создам» [8]. Вознесенский создаёт прекрасное не из «тяжести недоброй», а из чего угодно, хотя и ощущает над собой телесность «кишечника Сикстинского потолка» [3]. У него Маяковский (в его восприятии - одна из классических фигур художника) способен «ликом, как Хиросимой, отпечататься в мостовой» [5] («Маяковский в Париже»). Масштаб творческой энергии поэта по силе оказывается сопоставим только с энергией ядерного взрыва, а поэзия сравнивается с революцией («Лонжюмо»). Творчество для Вознесенского - созидание и разрушение, Хаос и Космос в бесконечном перерождении и обновлении, единственный и прекрасный способ существования. Для Мандельштама, напротив, «красота - не прихоть полубога, а хищный глазомер простого столяра» [8] («Адмиралтейство»). Конечно, Вознесенский тоже воспевает простых зодчих в поэме «Мастера», однако и они оказываются революционерами; кроме того, искусство у Вознесенского зачастую действительно божественно, и над творцом земным существует ещё один творец - небесный (как в «Скульпторе свечей» или цикле «Мой Микеланджело»). Для Мандельштама творчество поэта равносильно творчеству зодчего, потому что творящий использует тот же метод: складывает, строит произведение из отдельных слов (камней), что соответствует акмеистической точке зрения. Вознесенский не удовлетворяется существующим культурным наследием и провозглашает культ творчества, нового и бесконечного пересоздания мира - по атому, по кванту, по морфеме. Ему не требуется, подобно Мандельштаму, преодолевать тяжесть материала, поскольку он волен брать для своих замыслов какой угодно материал. У Мандельштама «Есть внутренности жертв, чтоб о войне гадать, / Рабы, чтобы молчать, и камни, чтобы строить!» [8]. У Вознесенского рабы могут стать «камнями», а камни - улететь. Однако уже самой важности этого разворота темы искусства в архитектурном измерении достаточно, чтобы сделать творчество двух настолько разных поэтов родственным.

Список использованной литературы
  1. Аверинцев С. Судьба и весть Осипа Мандельштама. // Осип Мандельштам. Сочинения: в 2 т. Т. 1. Стихотворения. Переводы. М., 1990.
  2. Баевский В. С. Андрей Вознесенский. Народу помочь своему. // Смоленская газета. 2010. № 79 (654).
  3. Вознесенский А. А. Витражных дел мастер. М., 1976.
  4. Вознесенский А. А. Малое собрание сочинений. СПб., 2013.
  5. Вознесенский А. А. Не отрекусь. Избранная лирика. Минск, 1996.
  6. Гаспаров М. Л. Поэт и культура (три поэтики Осипа Мандельштама) // Гаспаров М. Л. Избранные статьи. М., 1995.
  7. История русской литературы XX века (20-90-е годы). Основные имена / под ред. С. И. Кормилова. М., 1998.
  8. Мандельштам О. Э. Собрание сочинений: в 4 т. Т. 1. Стихи и проза 1906-1921. М., 1993.

Михалькова С. М.
Категория: 3 | Просмотров: 1174 | Добавил: GOD
Всего комментариев: 0